Они пошли с дедушкой в погреб, и пока тот обрывал головки одуванчиков, мальчики смотрели на полки, где недвижными потоками сверкало минувшее лето, закупоренное в бутылки с вином из одуванчиков. Девяносто с лишним бутылок из–под кетчупа, по одной на каждый летний день, почти все полные доверху, жарко светятся в сумраке погреба.
– Вот это здорово, – сказал Том. – Отличный способ сохранить живьем июнь, июль и август. Лучше и не придумаешь.
Дедушка поднял голову, подумал и улыбнулся.
– Да, это вернее, чем запихивать на чердак вещи, которые никогда больше не понадобятся. А так хоть на улице и зима, то и дело на минуту переселяешься в лето; ну а когда бутылки опустеют, тут уж лету конец – и тогда не о чем жалеть, и не остается вокруг никакого сентиментального хлама, о который спотыкаешься еще сорок лет. Чисто, бездымно, действенно – вот оно какое, вино из одуванчиков. (…)
– По–настоящему лето не кончилось, – сказал Том. – Оно никогда не кончится. Я век буду помнить весь этот год – в какой день что было.
– Оно кончилось еще прежде, чем началось, – сказал дедушка, разбирая винный пресс. (…)
– Как же так! – сказал Том. – (…) И сегодняшний день я тоже запомню, потому что листья все желтеют и краснеют. Скоро они засыплют всю лужайку, и мы соберем их в кучи и будем на них прыгать, а потом спалим. Никогда я не забуду сегодняшний день! Век буду его помнить, это я точно знаю!
Дедушка поглядел вверх, в оконце погреба, на предосенние деревья – листва шелестела под ветром, и ветер уже дышал прохладой.
– Конечно, ты его запомнишь. Том, – сказал он. – Конечно, запомнишь.
1957г.
(с)